Какая самая любимая улица у москвичей? Чего не хватает жителям столицы? Какие районы называют вернакулярными и почему? На эти вопросы нам ответил городской антрополог Михаил Алексеевский.

Вы наверняка знаете об урбанистах, которые проектируют новые велодорожки и модные общественные пространства. Но перед тем, как они начинают свою работу, местность исследуют городские антропологи. Эти люди изучают привычки местных жителей, их ежедневные маршруты и потребности.

Ученый Михаил Алексеевский стоял у истоков российской городской антропологии: до 2010-х годов такой специальности в стране не было. «Я много лет занимался городским фольклором. Параллельно стал интересоваться тем, как устроен быт в маленьком городе: изучать, чем живут люди, как они пользуются общественными пространствами», — рассказывает Михаил, пока мы прогуливаемся по Берсеневской набережной.

Сейчас ученый занимается прикладной антропологией и проводит исследования в разных городах России. «Перед тем как начинают строить новое общественное пространство, я еду на разведку и узнаю у жителей, что они думают об этом месте, что там было раньше, какие у них пожелания и ожидания», — объясняет Михаил.

Вернакулярные районы

Представления жителей о границах районов города довольно часто не совпадают с реальным административным делением. «Любой житель Беляево ответит, где примерно оно начинается и где заканчивается, притом что формально административной единицы Беляево нет — это все Коньково», — разводит руками мой собеседник, как будто только что показал фокус с исчезновением. Районы, которые существуют в сознании людей, но не совпадают с границами на карте, ученые называют вернакулярными — от латинского слова «вернакуляр», что переводится как «обыденный» или «народный».

За многими такими территориями в столице закрепились общемосковские стереотипы. Сокол, например, считается обителью творческой интеллигенции. Там уже больше ста лет живут деятели искусства. Измайлово слывет одним из самых стильных муниципалитетов Москвы: там часто снимают кино и сериалы о послевоенной эпохе, потому что в его архитектуре доминирует застройка времен хрущевской оттепели, середины XX века. Михаил добавляет, что иногда Измайлово еще называют «бабушкиным районом», поскольку многие квартиры там не меняли владельцев с момента заселения.

Один из любимых районов антрополога — Таганский. «Не секрет, что на Таганке самый необычный контингент. Там до сих пор можно встретить интересных персонажей, которые олицетворяют дух старой кабацкой Москвы. В начале 2000-х я гулял там с девушкой. К нам подошел подвыпивший дедушка, позвал к себе в гости и исполнил вместе с женой-бабушкой целый концерт на гармошке. Получилось потрясающее приключение!» — со смехом вспоминает ученый.

«Вставная челюсть» Москвы

Михаил Алексеевский участвовал во многих значимых для Москвы проектах: создании парка «Зарядье», благоустройстве Тверской улицы и Нового Арбата. «Новым Арбатом я очень горжусь, — признается ученый. — Когда мы исследовали мнения горожан, оказалось, что это одна из самых нелюбимых улиц москвичей. И его репутация тянется со дня основания, когда улицу прорубили через арбатские дворики и стали называть “вставной челюстью Москвы”».

В то же время монструозный Новый Арбат оказался одной из немногих улиц, которая ассоциировалась у горожан не с прошлым, а с будущим. Старожилы района рассказывали Михаилу, что еще в 1970-е дома-книжки воспринимались как портал в технологичное будущее, как часть Нью-Йорка в Москве. Люди с теплотой вспоминали удивительную рекламную конструкцию компании «Аэрофлот», вокруг которой летал самолет, и уличный видеоэкран «Элин», располагавшийся на стене дома, — советскую прото-«плазму» из автомобильных прожекторов. «Среди детей тогда ходила легенда, что иногда на экране показывают мультфильм “Ну, погоди!”, но никто его никогда не видел», — смеется Михаил.

Результаты опросов показали, что Новый Арбат — идеальная площадка для экспериментов. Во-первых, его уже не любят и ему нечего терять, а во-вторых, он уже считался футуристическим. «Новый Арбат стал нашим полигоном для смелых решений городского дизайна, которые в любом другом центральном районе Москвы вызвали бы шквал негатива, — говорит Михаил. — Там поставили яркие LED-фонари и разные современные МАФы (малые архитектурные формы): перголы со скамейками и навесами, качели, скамейки-электрички длиной 150 метров».

Завершив проект, ученые измеряли пешеходопотоки, изучали, как изменилось количество арендованных площадей на улице, читали, что люди писали о благоустройстве в соцсетях. Новый Арбат показал самый высокий рост по всем показателям — это был небывалый успех.

О чем мечтают москвичи

За последние 30 лет изменилась территория Москвы, ее население и облик. Запросы жителей города тоже стали другими. «В 1990-х был высокий уровень преступности, люди не чувствовали себя в безопасности и прятались за железными дверями квартир, — рассказывает Михаил, садясь на полукруглую модную скамейку. — Сейчас же мы видим постепенное расширение пространства, которое воспринимается как свое. Опросы показывают, что людям все чаще хочется облагораживать лестничную клетку, подъезд, двор, взаимодействовать с соседями».

Вопреки стереотипам о том, что в многоквартирных домах никто ни с кем не здоровается, жильцы новых многоэтажек показывают высокий уровень коммуникации, говорит Михаил. «Объяснить это очень легко: в новые дома переезжают чаще всего молодые семьи, которые сталкиваются с одними и теми же проблемами: нужно делать ремонт, записывать детей в садики и школы, планировать отпуск. Там у соседей гораздо больше общих тем для разговора, чем у жильцов сталинского дома, где на одном этаже могут оказаться пенсионерка и бизнесмен».

Если раньше была концепция спальных районов, когда вся жизнь кипит в центре города, а домой люди приезжают только спать, то сейчас в тренде развитие периферии: в каждом новом ЖК сразу же открывают пекарни, рестораны, маникюрные и парикмахерские салоны. «Людям нравится по пути домой сначала зайти в пекарню за хлебом, а потом за овощами в бакалейную лавку. И чтобы продавщица тетя Маша их узнала, спросила, как дела, и сделала “как обычно”», — с улыбкой перечисляет антрополог. По его словам, одновременно складывается тенденция развития стрит-ретейла — торговых улиц вроде Столешникова переулка с большим количеством маленьких отдельно стоящих магазинов.

«После пандемии COVID-19 у москвичей заметно вырос запрос на комьюнити-центры и объединения по интересам, — продолжает ученый. — Горожане больше не хотят заниматься спортом в одиночестве или с личным тренером: появляется все больше беговых клубов, велоклубов, клубов любителей скандинавской ходьбы. Но все равно их пока недостаточно».

Идей у москвичей много, но им, по мнению ученого, не хватает «точки сборки» — пространства для встреч. «Было бы здорово открыть в каждом районе “центры добрососедства” с многофункциональными помещениями, где жители могли бы устраивать мастер-классы, заниматься йогой, отмечать детские дни рождения, просто бронируя время и зал. Я пока такое видел только в одном новом жилом комплексе, а хотелось бы — в каждом», — говорит Михаил и добавляет, что отчасти эту функцию пытаются брать на себя библиотеки, но их пространство сильно ограничивают ряды книг.

Мы с Михаилом поднимаемся на Патриарший мост, и вдруг мимо нас пролетает парень на электросамокате. «А вот с этим нам еще предстоит разобраться», — замечает ученый, будто бы читая мои мысли.