«Любой пациент, любая операция — это переживание». Как живет московский хирург-онколог

Денис работает в хирургическом стационаре, не боится крови, но опасается мутной банки с печенью трески в холодильнике. В будни он вырезает злокачественные опухоли, а выходные проводит в компании восьмидесяти комнатных растений. Мы поговорили с московским онкологом об отношении к пациентам, необычном хобби и борьбе с выгоранием.

Мрачной представляется квартира онколога на Кантемировской, мрачным может представиться и сам онколог, пока его наконец не увидишь.

Рыжий, слегка бородатый молодой мужчина с добрым розовым лицом открывает дверь между лестничной площадкой и карманом и пропускает меня в прихожую. Взгляд моментально цепляется за огромный походный рюкзак. Денис поясняет: «Через пару дней уезжаю на Эльбрус. Давно хотел. Два года назад влюбился в горы. Однажды три дня просидел у подножья Эльбруса из-за метели. Не дождавшись нормальной погоды, поехал в Осетию. Эти склоны, ущелья и высоченные горы покорили меня… Чаю?»

Перестать бояться крови и полюбить хирургию

Денису 27, он работает онкологом, учится на втором курсе аспирантуры, недавно получил специальность хирурга и теперь занимается удалением опухолей желудочно-кишечного тракта.

Онкологическое направление в ординатуре Денис выбрал сам, а в хирургический стационар попал по распределению. В первый же день его «намыли» на операцию по удалению щитовидной железы. Медики говорят «намыли», когда врач моет руки с мылом, обрабатывает их антисептиком, а потом его одевают в стерильный хирургический костюм с маской и колпаком. Денис рассказывает, как прошел хирургическое крещение: «Я был ассистентом, меня поставили «на крючки» — я должен был с помощью специальных инструментов разводить рану, чтобы хирург видел полноценное хирургическое поле. Я жутко боялся крови. Однажды в обморок упал, но в этот раз не упал и пришлось бороться со страхом. Выбора не было: если шлепнешься, то ты позорище полное, и вообще, «какого фига пошел в ординатуру, что ты вообще забыл в медицине?». Это был дикий стресс, но я понял, что мне, в принципе, симпатична хирургия. Живой человек внутри красивый.

Другая моя специальность — онкология — суперинтересная, суперпрогрессивная. Ни одна опухоль, ни одна клиническая ситуация не похожа на другую, каждый раз что-то уникальное. Плюс — это круто, когда видишь человека изнутри, когда понимаешь, как функционирует организм. Да, мне, может быть, хотелось бы нагрузку поменьше, денег побольше. Можно немножко потерпеть, и когда-нибудь станет лучше».

Оранжерея в гостиной

Прихватив с собой кружки с чаем, мы перемещаемся в залитую розоватым светом гостиную. Посреди нее стоят стеллажи с комнатными растениями: тропическими антуриумами, калатеями, алоказиями, суккулентами в плоских горшках. Рядом на полу — фикусы. Весь цветник освещают фитолампы.

Денис берет с полки пульверизатор и начинает опрыскивать растения: «У меня сейчас цветы в стадии болезни. Купил грунт, а он оказался заражен паразитом. Вот они у меня все такие бледненькие, мутненькие, поэтому опрыскиваю, уже почти здоровы. Начал заниматься этим банально: у кого-то в подъезде увидел цветок, спер его, потом — у кого-то из друзей. Спер один, спер второй, потом третий, у матери спер. Так появились первые пять цветков, а потом понесло. Сейчас у меня 81 экземпляр. Один из Склифосовского: я был на конференции, увидел его, не смог пройти мимо. Это мой способ отвлечься от работы. Специальность непростая, пациенты часто умирают. Ни один цветок у меня со смертью не связан, слава богу».

Эмпатия и уважение

«Любой пациент, любая операция — это переживание, — продолжает Денис. — Каждый человек — это целая книга. И книга очень интересная. Первая пациентка, которая пришла ко мне, была прекрасная армянская женщина с раком молочной железы. Ко мне она попала уже с рецидивом. Она тяжело болела, и рядом с ней всегда был муж. Такой же колоритный армянский мужчина с густыми седыми волосами и усами, с большим животиком. Я такую историю любви никогда не видел, честно. Он приходил к ней, приносил покушать, завязывал ей шнурочки. Через некоторое время он тоже заболел — обострились хронические заболевания. И уже она ему завязывала шнурочки, всячески помогала. Когда женщина умерла, муж долго без нее прожить не смог: буквально через полтора-два месяца умер от ковида».

В интонации Дениса, рассказывающего об армянской семье, нет жалости, но слышно уважение и восхищение красотой этой истории.

У Дениса есть пациенты, которые, как и он, увлечены цветоводством. Он рассказывает, что один даже сделал по его примеру тату:

«У меня на руке татуировка — ветреница лесная, краснокнижный нежный цветочек. Я родом из Брянска, но шесть лет проучился в Орле. Ветреница растет в орловских полях. Я набил татуировку в память о городе, в котором сформировался как личность.

Мой пациент — из Крыма. По весне у них красиво цветут тюльпаны. Он сделал на предплечье тату в виде тюльпана».

Выгорание и спасение от него

«Если мы говорим о цинизме, выгорании и всем остальном, то это уже произошло. Выгорание происходит очень быстро, — уверяет Денис. — Мне 27 лет, я аспирант второго года, за плечами уже восемь лет обучения, а я в жизни почти ничего не видел. У меня только сейчас появляются какие-то возможности для того, чтобы немножко хотя бы посмотреть Россию, одним глазком заглянуть за рубеж. До этого ты просто батрачишь, головы не поднимаешь, идешь спасать людей. Это угнетает, очень сильно угнетает.

Сейчас в обществе идет обсуждение, как правильно называть работу врачей: медицинская услуга или медицинская помощь. Но как можно говорить о предоставлении услуги, когда ты спасаешь чью-то жизнь?»

Ни один врач никогда на сто процентов от пациента не отстраняется. Он тоже проживает с ним весь его путь, волнуется за него, тоскует и соболезнует родственникам в момент кончины.

За очередной чашкой травяного чая мы отправляемся из гостиной-оранжереи на кухню, попутно обсуждая нарушенный ненормированной работой режим питания. Денис предлагает мне разделить с ним омлет, и я соглашаюсь. Он достает из холодильника коробку яиц, после чего бросает взгляд куда-то вглубь холодильной камеры, улыбается и извлекает из холодильника мутную банку: «Пациент-рыбак из Мурманска занимается консервированием продуктов. Притащил мне печень трески. Я ее боюсь и не ем».

Я отхожу к окну, чтобы сделать фотопортрет Дениса, и натыкаюсь локтем на маленький кактус. Денис берет горшочек в руки, задумчиво вертит в руках. «Каждый вечер приходишь, поливаешь их, там листики сушеные убрал, что-то посадил, что-то повернул, покрутил, прищипнул макушку. С животным при моем графике было бы сложно, с цветами попроще. Не полил — он немного подсох. Налил воды — он воскрес. С ними можно разговаривать, такие милые слушатели. Обычно я рассказываю, как меня все задолбало, как я хочу в отпуск и скучаю по горам. Они молчаливо колышутся под давлением воды и где-то на космическом уровне говорят, что все будет хорошо, ты не плачь. Скоро все наладится, жизнь прекрасна. Наслаждайся».