Кузнец своего счастья

Полевые цветы, раскаленный металл и горячий воздух. Мы побывали в гостях у Филиппа, кузнеца на железной дороге.

Я выхожу из электрички на станции Сортировочная, прохожу по тоннелю под железнодорожными путями и оказываюсь возле зеленого двухэтажного здания. В будке охранника сидит человек в облаке перегара. Говорю: «Я к Филиппу, в кузницу». Сторож молча одаривает меня кивком.

В этот момент в дверном проеме зеленого строения показывается Филипп — крепко сложенный мужчина в фартуке и надвинутой на лоб черной кепке-жиганке. По широкому коридору он ведет меня вглубь здания. За массивной металлической дверью располагается его мастерская. Еще на пороге я буквально открываю рот от удивления: в комнате висят картины, у окна стоят кресла, в углу — микшер. На столе — ваза с полевыми цветами. Это помещение больше похоже на холл гостиницы в индустриальном стиле, чем на кузницу.

«Сейчас я уже обжился, — объясняет Филипп, — а когда зашел сюда впервые, здесь было абсолютно пусто. Стояли станки, те, что установлены капитально в фундамент, присесть было некуда, даже чтобы переобуться».

Мы заходим в кузницу. Тут все по классике: воздух горячий, у стены горн, в нем уголь и железяки, вокруг копоть. Проходим мимо и через соседнюю комнату, где на стуле отдыхает кот Барсик, выходим во двор. Здесь меня сшибает с ног Тоша, огромный черный лохматый пес с голубыми ледяными глазами. «Вы пока знакомьтесь, а мне нужно ломики оттянуть, — говорит кузнец. — Потом пойдем полдничать». Он задумывается, потягивается на солнце и добавляет: «Современный человек потерян. Каждой личности нужна опора и смысл жизни, а у многих этого нет. Для мужчины же главное — это его дело, работа, та, что по душе. Счастливый, созидательный труд. Потому как нет счастья в безделии и вечном отдыхе».

Ломы и путейцы

Филипп выбрал редкую для нашего технологичного века профессию — кузнец на железной дороге. Он и кует ломы, кувалды, гаечные ключи, демонтажный инструмент для путейцев, «брутальных мужиков в оранжевых жилетах, которые меняют шпалы и укладывают рельсы». «А без путейцев не будет и железнодорожного движения. Они чинят путь. Лом — их главный инструмент. Но ломы постоянно тупятся о щебенку, на которой лежат шпалы, — объясняет кузнец, — а тупыми работать невозможно. И нет такого материала, из которого можно было бы сделать лом, чтобы он вообще не тупился». «Из алмаза можно сделать», — шучу я.

Инструменты железнодорожников — расходный материал, который Филипп приводит в порядок снова и снова. Это как с карандашами: затупившийся можно заточить, не обязательно брать новый.

Востребованность своего ремесла Филипп объясняет технологической особенностью работы: металл нужно нагревать, а сделать это можно только в кузнице. «Ковка металла — важнейший этап обработки, его невозможно миновать. Все мы пользуемся предметами, которые были сначала откованы, а потом уже обработаны токаркой или фрезеровкой. Поэтому, каким бы технологичным ни был наш век, пока люди пользуются изделиями из железа, профессия кузнеца не умрет», — заключает он.

Филипп берет из горна раскаленную с одного конца арматурину. Нажатием педали приводит в действие механический молот. Его удары звучат ритмично и даже гипнотически. Кузнец сует оранжевый конец железяки под бойки (часть молота), они трамбуют металл, от него разлетаются искры и светящиеся красным куски. Пока молот с грохотом бьет металлическую палку, Филипп тащит ее на себя и поворачивает — это и называется «оттянуть». При помощи такой манипуляции концы ломов вытягиваются в новое граненое острие. Раскаленную заготовку окунают в бочку с водой. Так получается пригодный к использованию лом.

На закате

Полдник. Филипп кладет мне в тарелку половину брикета фисташкового мороженого, режет веером «тыблочко» (так он называет яблоко) и как-то мудрено препарирует апельсин. За кружкой кофе я спрашиваю, что для него кузнечное дело — просто работа? «Я не знаю, есть ли вообще кузнецы, для которых это просто работа, — отвечает Филипп. — Мне кажется, таких нет».

В свободное время кузнец делает ножи и тесаки. Это его увлечение с детства. Свою первую заточку он сделал в восьмом классе «втихаря на уроках труда». «Я сточил грани трехгранного напильника на наждаке в стилет. Он получился настолько крутой и страшный, что я испугался и выкинул его в пруд», — рассказывает Филипп.

Закончив есть мороженое, мы выходим из кузницы на железнодорожные пути покурить. Тоша рядом с нами звенит цепью. Барсик предпочел остаться лежать на стуле. Небо розовеет. Мы садимся на сваленные рядом с путями деревянные балки, Филипп смотрит вдаль: «Раньше стройки не было, красивее было. А вон на тот мост мы с Тошей погулять выходим, закат посмотреть. Это наш “балкон”». Лохматый пес взбирается к нам, садится рядом и сует голову мне под руку. «Кот у меня есть, пес есть, бас-гитара тоже имеется. До полного состава бременских музыкантов не хватает только осла и петуха», — смеется Филипп.

Мы возвращаемся в кузницу. Наконец я могу посмотреть на другие работы мастера, не относящиеся к железной дороге: клинки и тесаки. Филипп выкладывает на стол охотничий нож и два острых объекта, напоминающих кол. «Это костыль. Костыль судьбы!» — объясняет он. Я вытаскиваю другие костыли из чехлов, верчу в руках, проверяю на остроту. На их шляпках красуются смайлики. «Со смайликом поинтереснее... И очень цинично. Есть еще грустные», — быстро говорит Филипп, как-то рассеянно улыбаясь.

Тесаки выглядят мощнее — увесистые, здоровые, блестящие. Делают их из закругленного куска металлической спирали. Надо отрезать часть, положить в горн, нагреть и затем выпрямить кувалдой. «Потом еще несколько манипуляций, и вуаля — получается тесак апокалипсиса!» — радостно заключает любитель звучных названий.

Человек — швейцарский нож

Профессионализм достигается не только за счет усердия и трудолюбия. Филипп считает, что ему помогает богатый жизненный опыт. Ему 49 лет. Он окончил военный университет, десять лет играл в рок-группе, служил в армии, отучился в кулинарном техникуме, работал поваром и дослужился до шефа. Открыл ресторан на Гоа, окончил психфак… «А как-то раз после очередной ссоры с женой решил сделать себе приятное: купил пару готовых клинков и сделал к ним рукоятки. Получилось здорово! Тогда-то и появилась мечта делать клинки. Но это казалось недостижимым, как когда-то — игра в рок-группе. Однажды я уволился из очередного ресторана, потому что денег не платили вовремя, и злой ехал на автобусе. Увидел кузницу, мимо которой часто проезжал, и подумал: дай-ка зайду! А там на проходной пьяный мастер сидел вместе со сторожем, увидел меня и говорит: “Ты-то как раз мне и нужен!” На следующий день я вышел туда на работу. Потом только узнал, что никто им был не нужен, никого они не искали. Просто пили, поэтому и позвал».

Филипп какое-то время учился и работал в кузнице. А потом начал мечтать о собственной кузнице «в прекрасном, диком месте». Переехал в Туву, думая, что открыть там бизнес выйдет дешевле. Работал егерем, работал на лесоповале, открыл свою кузницу…

«То, что я работал поваром, дает мне больше понимания, как сделать нож. А таежно-деревенская жизнь помогает найти множество применений тесаку и совершенствовать его конструкцию под разные жизненные ситуации, — объясняет кузнец. — Изготовление хороших ломиков — это приходит с опытом».

Зарабатывать в Туве кузнечным делом оказалось непросто. Филипп вернулся в Москву и устроился на железную дорогу. «У меня вообще очень необычный образ жизни — и это мой личный эксперимент, — говорит он. — С семьей мы недавно расстались: детей я вырастил, сына выучил — он заканчивает институт. И вот уже пять лет тружусь здесь».

Филипп и Тоша провожают меня до моста. Оттуда открывается чудесный вид на закатную Москву. Слева у одной из высоток красуется огромный месяц. Его очертания расплываются — появляется нос. Сказка! Как и все, что происходило в кузнице: обволакивающее ритмичное звучание механического молота, «мертвая» вода, куда опускают раскаленные ломы, а может, и раненых добрых молодцев, аромат полевых цветов и диковинные предметы.